Мы в СМИ

26.03.2007

ЭКСПЕРТ: Чувство денег. Интервью Генерального директора ИФК «МЕТРОПОЛЬ» М.В.Слипенчука

Чувство денег
Лина Калянина

Мечты о путешествиях и понимание сути денег позволили генеральному директору ИФК «Метрополь» Михаилу Слипенчуку создать компанию международного уровня, интересы которой безграничны.

Михаил Слипенчук хотел быть путешественником, а стал капиталистом. Его компания за двенадцать лет существования развилась с трех тысяч долларов заемных денег до одного миллиарда капитализации. «Тот путь, который мы прошли за двенадцать лет, западные компании проходят за двести», — говорит Слипенчук. Собственно, в таком ритме последние двадцать лет жили многие наши успешные предприятия. Во многом их успех определен важными качествами лидеров этих компаний: умением рисковать, четким выполнением взятых на себя обязательств, ответственностью и интуицией.
Географ по образованию, Слипенчук видит свою компанию исключительно глобальной. «Мне интересно», — говорит он и открывает офис в Японии, Лондоне, Париже или начинает трудоемкий, масштабный проект по освоению месторождений полиметаллических руд в Бурятии. Приобретенное географом чувство земли и пространства, его «материковое мышление» сегодня задает масштаб проектов ИФК «Метрополь».

Но при всей амбициозности деяний Слипенчук умеет считать деньги. Это чувствуется во всем: он помнит каждую дату своей финансовой биографии, четко знает, почем купил и почем продал акции той или иной компании, сколько стоила недвижимость тогда, а сколько сейчас и так далее. Спекулянт до мозга костей — первое впечатление, которое складывается от разговора с ним. Но дальше становится ясно, что это только часть пути. Понимание того, как движутся деньги, и умение в этом движении создать новые деньги — процесс гораздо более сложный и тонкий, чем банальная спекуляция.

Что движет человеком, который создает деньги? Об этом мы говорим с Михаилом Слипенчуком.

— Я родился на Алтае и с детства мечтал о путешествиях. Мой отец и два дяди — моряки, и я, будучи школьником младших классов, получал от них письма из Японии, Сингапура, Индии, Америки. В пятом классе у меня появилась мечта побывать в Африке. Эти детские впечатления в дальнейшем сыграли определенную роль в моей жизни. В девятом классе я принял решение поступать на географический факультет МГУ, чтобы стать ученым-путешественником.

— И как ваша мечта реализовывалась?

— В 1991 году распался Советский Союз. В стране началась бешеная инфляция. Я учился в аспирантуре, моя стипендия составляла в пересчете по тому курсу что-то около семи долларов. На эти деньги можно было худо-бедно перебиваться с риса на хлеб, но путешествовать уже стало невозможно. Я начал подрабатывать: торговал всем — от телевизоров до курсов английского языка. В 1990–1992 годах, участвуя в студенческих обменах, я чудом все-таки попал за границу, в Европу. Денег нет, продукты все с собой, спальник с собой — благо в экспедициях географический факультет научил нас выживать. В отель мы устроиться не можем — не по карману, ночуем на вокзалах и в скверах. Представьте себе: на Лионском вокзале в Париже группа аспирантов МГУ, а рядом с нами панки с собакой. Вот мы сидим и думаем: как же так, мы, будущая элита российской науки, выпускники и аспиранты лучшего вуза страны, рядом с панками на Лионском вокзале. Тогда у меня возник первый такой внутренний дисбаланс.

— Вы решили, что нужно срочно что-то делать?

— Наверное, тогда это была только внутренняя подготовка к активной деятельности. Помню еще одно важное ощущение. Где-то в середине 80−х в ДК МГУ прошел американский фильм «Уолл-стрит». И так меня этот фильм поразил! В России фондового рынка не было, что это такое, никто в то время не знал. И я тогда подумал: если когда-нибудь в России будет фондовый рынок, то я обязательно должен работать с ценными бумагами. Потом, конечно, я про это забыл. Но вскоре в стране началась ваучерная приватизация, и я вспомнил про этот фильм и подумал: почему бы мне не попробовать себя на фондовом рынке? Это было в 1993 году. Я пошел и купил фильм «Уолл-стрит», посмотрел его раз двадцать, потому что для меня он был как учебник, — больше обращая внимание не на любовную историю, а на то, как люди думают, что говорят, какие термины используют, как поступают в той или иной ситуации. И дальше я сказал себе: все, наступает мое время.

От студентов в МГУ я услышал про появившиеся акции компании «Гермес-Союз», которые стали продаваться за деньги и обмениваться на ваучеры. При этом доходности рисовались бешеные. Я пошел на Каланчевку — там располагался офис этой компании — и увидел, как вдоль дороги стоят столики, за которыми люди, как пирожками, торгуют свидетельствами на акции «Гермеса». И тут же через дорогу в банке меняют доллары на рубли — этакий супермаркет. Я подумал: раз они в розницу продают, значит, где-то можно купить оптом, но дешевле. Так у меня сложилось первое понимание того, что есть оптовая цена и есть розничная.

— И что на этом можно спекулировать…

— Для меня это было очень серьезным открытием. Тогда за спекуляцию уголовное наказание было. И мне, комсомольцу, кандидату в члены КПСС, было очень сложно переломить свое сознание, что, мол, вот я — спекулянт. Мне пришлось подвести под это свою собственную идеологическую базу, основанную на курсе политэкономии, которую нам преподавали на старших курсах МГУ.

Короче, я пошел и занял у своего товарища три тысячи долларов, под 240 процентов годовых, совершив первый безумный поступок в своей финансовой карьере, и купил тысячу бумаг. Потом самое сложное было их продать, но я все-таки продал их с рук за ваучеры. Риск был страшнейший! Я неделю не спал, прикидывая, как мне выйти из этого незнакомого состояния нарастающего долга. Дальше мне повезло, потому что ваучер за одну ночь вырос в цене в два раза. Я продал все свои ваучеры, из трех тысяч долларов сделал еще столько же, вернул товарищу деньги с процентами и стал счастливым обладателем почти трех тысяч долларов. Тогда это были большие деньги. Мне дали их без расписки, без ничего. И я этот долг через неделю вернул. Строгое выполнение взятых на себя даже устных обязательств стало потом для меня важным правилом бизнеса.

— А что было потом?

— Появился азарт. Я покупал-продавал бумаги, какие появлялись. Потом создал свою сеть: у меня уже были точки продажи этих самых акций, были люди, которые работали в системе. В общем, худо-бедно за полтора года я заработал 300 тысяч долларов. Я тогда приобрел очень интересные навыки: научился очень быстро считать деньги руками, чувствовал поддельные купюры. Еще работа на улице закалила меня морально, потому что очень много криминала тогда было. Очень много людей погибло и пострадало, потому что миллионы долларов таскали сумками, без всякой охраны.

— Было страшно?

— Надо быть сумасшедшим, чтобы не было страшно. Было страшно. Поэтому после биржи я не шел сразу домой, в метро постоянно менял вагоны, перебегал — как в шпионских фильмах. Когда первую машину купил (я машину, кстати, за неделю купил тогда) — соответственно, тоже сразу домой не ехал, смотрел, нет ли «хвоста».

Суть денег

— Долго продолжался ваш уличный бизнес?

— Нет, всего год и три месяца. Вскоре я понял, что «улица с лотками» уходит, наступает время цивилизованного бизнеса. Заработав денег, я пришел в банк «Метрополь», благо мой товарищ, у которого я занял первые деньги, уже работал там, он меня порекомендовал. Я сказал в банке, что отработал полтора года на улице — торговал ваучерами и акциями — и считаю, что за фондовым рынком будущее. Предложил создать инвестиционно-финансовую компанию и зарабатывать деньги на фондовом рынке. На что председатель правления банка мне ответил, что единственная ценная бумага, которую он знает, — это наличный доллар. Наверное, в тот момент он был прав. Но я ему не поверил — ведь я смотрел фильм «Уолл-стрит»! Тем не менее я остался работать в банке. Стал приносить банку прибыль, и вскоре председатель правления предложил мне создать отдел ценных бумаг.

Дальше все стало стремительно развиваться. Сначала я был менеджером несуществующего отдела ценных бумаг, потом начальником отдела ценных бумаг, затем начальником управления, потом заместителем председателя правления по фондовому рынку. Параллельно я создал совместно с банком компанию и стал генеральным директором ИФК «Метрополь» — и уже в 1996 году отделился от банка. Весь этот путь я прошел за полтора года. За первый год наша группа принесла банку около двух миллионов долларов чистой прибыли, и это при той бешеной инфляции.

— Работа в банке тогда на вас как-то повлияла?

— Надо понимать, что свое финансовое образование я получал на улице. Потом, конечно, окончил ускоренные курсы, но они мне мало что дали. Банк научил меня работать в реальных условиях и понимать суть денег. До этого я не знал, что такое безналичные деньги, считая их обманом чистой воды. Я понимал, что такое сделка: это когда я тебе — пачку денег, а ты мне — пачку ценных бумаг. А когда вы по безналу переводите для меня непонятные виртуальные деньги, а взамен получаете непонятные выписки со счетов по казначейским обязательствам, для меня это было совершенно непонятно. Постепенно, конечно, я разобрался в денежных потоках. Самое главное, что мне дал банк в тот момент, — чувство денег. Мало людей, которые их на самом деле чувствуют. Потому что деньги, они все разные, у них разная сущность и разная психология. Я не могу сказать, что деньги живые, но они являются продолжением человеческих страстей, деньги — универсальный инструмент их реализации. Еще я узнал, что деньги бывают разного уровня: есть деньги для карманных расходов; есть деньги зажиточного человека; есть деньги, которые развивают бизнес; и есть деньги, которые «двигают материки». Это совершенно разные деньги, разные подходы, и с ними живут разные люди. Не могу сказать, что что-то лучше, что-то хуже, — просто такова жизнь. Я благодарен банку за то, что реально стал понимать суть денег.

— И как новое чувство денег повлияло на вашу дальнейшую работу?

— Пришел 1996 год — год выборов президента. У многих бизнесменов, которые заработали приличные деньги, возникали опасения: вдруг победит не Ельцин, а Зюганов, и экономика повернется назад. В то же время на рынке наступило удивительное время: стабильная валюта и доходность 240–250 процентов годовых в валюте. Такую, видимо, политическую задачу на удержание рубля выполняли Минфин и Центробанк. Вдобавок появились и начали торговаться акции «Газпрома», Сбербанка, то есть биржа действовала вовсю. Я пришел к председателю правления банка и попросил из заработанных мною двух миллионов один. Сейчас, говорю, самое время входить в высокорисковый рынок — в надежде на то, что победит Ельцин.

— Опять захотели рискнуть?

— Да, но уже осознанно, с жизненным и финансовым опытом. Денег мне председатель правления не дал. Я обошел всех своих друзей, собрал около миллиона долларов, обозначил для себя возможный уровень потерь — 300 тысяч долларов, столько приблизительно стоили мои квартира, машина, дача — и стал покупать ГКО и ОФЗ. Мы тогда сработали с доходностью 600 процентов годовых в валюте. Я из миллиона сделал семь, вернул долги, и у меня осталось еще шесть миллионов долларов для нового рывка.

— Можно ведь было выбрать более консервативный путь развития, остаться в рамках своих полномочий и имеющихся ресурсов и потихоньку развиваться. А вы влезли в долги, купили новые бумаги и так далее. Что, натура у вас такая?

— Это, наверное, натура любого русского крестьянина — человека, который зимой зимует, а летом зарабатывает. То есть знает, что есть время сеять и есть время собирать урожай. Самое трудное в нашей профессии — точно знать, когда же это время наступает.

Череда кризисов

— Заработав шесть миллионов, можно уже начать путешествовать.

— В принципе да. Но я понял, что мне интересен сам процесс бизнеса. Я понял, что человек, который ставит перед собой цель только заработать деньги, в один прекрасный момент осознает, что жизнь прожил зря.

— Сейчас много таких.

— Сами деньги не есть реализация мечты. Нужно понимать их сущность. В общем, мне понравилась моя работа, и я стал работать, изредка при наличии времени — путешествовать. Но дальше пошла череда кризисов.

На самом деле небольшие кризисы были всегда. Сначала «черный вторник» в 1994 году. Очень хорошо помню этот день, я тогда на разнице курса доллара заработал себе на пейджер. Потом был банковский кризис в 1995−м. Конец 1997−го — азиатский кризис, который повлек за собой и падение российского фондового рынка. И наконец, известный августовский кризис 1998 года. После был страшный сентябрь 1999−го — лопнувший хайтековский пузырь, опять же страшный сентябрь 2001−го — после взрывов в Америке.

— Вы были готовы к августовскому кризису 1998−го?

— Абсолютно не готов. К тому моменту мы получили от нашего нового партнера и соучредителя ГУП «Алмазювелирэкспорт» большие деньги. Тогда я, кстати, вывел для себя еще одно важное правило: большие деньги — это не всегда хорошо. Если человеку или организации доверяют деньги, которые они не в состоянии переварить, или если они не понимают масштаба средств, то, как правило, эти деньги теряются. Мы к ним были не готовы и поступили не совсем разумно: все наши обязательства были валютными. Мы не купили рублевых инструментов, у нас не было ГКО. Мы понимали, что девальвация рубля неизбежна, но не верили в то, что возможен дефолт, причем по внутренним и по внешним долгам одновременно. К сожалению, все наши обязательства были валютными, а активы — в акциях. То есть мы абсолютно не рассчитали, что будет полное замораживание рынка. Рынок встал, а точнее, его просто не стало. Нет рынка — значит, не на чем зарабатывать, нечем выполнять обязательства, платить зарплату. Наступило тяжелое время.

— Какова была ваша реакция на происходящее?

— Это время я помню очень хорошо, в красках. Одни стали быстро собирать последние деньги и выводить их за границу, другие — прятать остатки активов через бридж-банки, третьи реструктурировали долги путем переговоров с кредиторами — каждый выживал как мог. Меня потряс случай: во время азиатского кризиса 1997 года высокопоставленный сотрудник одного крупного гонконгского банка выбросился из окна — так сильно он переживал по поводу потерь. Меня поразило не то, что он был ответственным человеком, а то, что он поставил свою жизнь на один уровень с деньгами. Деньги — лишь производная человеческих страстей, им свойствен постоянный круговорот и переход в разные состояния. Они всегда будут с теми, кто умеет с ними обращаться.

Я пришел к выводу, что мой путь — договариваться, поскольку ни копейки денег я не украл. Я думал: убьют или не убьют? Я был должен три миллиона долларов, которых у меня не было, и я не мог их заработать, поскольку рынка уже не было. Все компании были должны друг другу.

Ощущение было такое, будто падаешь в бездну. Кстати, у тех бизнесменов, которые в своей жизни хоть раз «видели бездну», никогда не будет головокружения от успехов и побед, сколько бы денег они ни заработали. У них нет точки отсчета, им не от чего отмерять свое величие.

— Но какой-то выход вы же для себя видели?

— Мне надо было кормить семью, отвечать за сотрудников и выполнять обязательства компании. Я стал думать, как смогу заработать. Думал, что пойду работать учителем географии или дворником. На полном серьезе были такие мысли. Но эти размышления дали ощущение, что выход есть. И я начал действовать. Первым делом объехал всех своих кредиторов и сказал, что ситуация ужасная, денег я вернуть не могу и прошу не требовать их возврата — как заработаю, сразу отдам. Причем в валютном эквиваленте, с валютными процентами, как положено. Все клиенты за исключением одного поверили. Потом я собрал всех своих сотрудников и сказал: курс доллара был шесть рублей, сейчас — 24, соответственно, наша задача — работать в четыре раза больше, потому что деньги надо возвращать. Зарплату всем срезал, бонусы стал записывать в тетрадь, чтобы рассчитаться по ним в будущем — в общем, действовать пришлось жестко.

— Трудно было быть жестким?

— Очень легко. Я спасал компанию. Понимал, что если не сделаю этого, то мои люди совсем останутся без работы, и им будет еще хуже. Дальше я сократил все производственные затраты: арендные платежи, коммуникационные и прочие издержки. Ну а потом самое главное — надо было понять, где деньги зарабатывать. Ход мыслей был очень простым: фондового рынка нет, в банковской системе денег нет, все друг другу должны. Я подумал, что тот, кто сможет как-то расшить эти долги, закладывая свой интерес, тот и сможет заработать. И мы начали заниматься долговым рынком. Конечно, надо отдать должное моим ребятам, они были настолько изобретательными и изощренными, что большей доходности, чем во время кризиса, мы не имели ни до, ни после.

— Как конкретно вы зарабатывали?

— Например, утром покупаем вексель Инкомбанка по цене 20 процентов от номинала у человека, который уже перепугался и которому срочно нужны деньги (мы ему говорим, что деньги отдадим вечером), и продаем его вексель за 80 процентов от номинала тому, кто еще не испугался, кому надо погасить кредит или еще что-нибудь. Соответственно, расплачиваемся с бывшим владельцем, разницу оставляем себе. Четыреста процентов прибыли в день. Бывало, мы покупали обязательства российских банков на Западе, а продавали в России. Покупали по 15–17 процентов от номинала, а продавали по 30–40 процентов, доходность — 100 процентов в неделю. И это были уже большие сделки, по пять миллионов долларов. Вот, собственно, на чем мы зарабатывали — расшивали долги и уменьшали долговое бремя.

Я прекрасно понимал, что при той системе управления в стране, которая существовала, нормального фондового рынка еще долго не будет. Куда мы будем двигаться дальше, когда разошьются все долги, мы не знали. Мы просто выживали. Тогда многие с фондового рынка ушли в производство. Но мне нравится фондовый рынок, я ради него поменял профессию и не хотел с него уходить. За девять месяцев мы вышли на точку всплытия. Расплатились с долгами, стали выплачивать премии сотрудникам. При этом мы выдержали и не продали ни одной акции. Наоборот, все заработанные деньги мы опять вкладывали в покупку акций. К концу 1999 года по переоценке у нас уже было миллионов семь долларов, и я наконец-то позволил себе отдохнуть и на Новый год поехал на Карибские острова. И вдруг ночью мне туда звонок: мол, выступал Ельцин, отказался от полномочий президента и передал их премьер-министру Путину. Включаю CNN — правда. Я сразу звоню нашему главному трейдеру, говорю: дуй быстро на работу и скупай акции на все свободные деньги, которые есть. К сожалению, ребята не успели ничего сделать, потому что фондовый рынок после этого сообщения «раздвинулся» на 100 процентов, то есть цена подскочила на 100 процентов, и заработать дополнительно не удалось.

— Но это же было хорошо для вас?

— Конечно. 1 января 2000 года я считаю вторым днем рождения компании «Метрополь». Потому что рынок вырос в два раза, и наши семь миллионов долларов превратились в тринадцать. И дальше был уже только подъем.

Если цель — деньги

— Что представляла собой компания на момент своего второго рождения?

— Мы стали активно развиваться как брокерская компания, как компания по управлению активами. В то же время я начал понимать, что самое большое влияние на фондовый рынок оказывают западные деньги. Я стал искать возможность пользоваться западными деньгами или, во всяком случае, иметь там партнеров. Никто ведь тогда не знал, что цены на нефть вырастут и денег в стране будет много. Мы проехали по всем западным брокерам, для того чтобы установить лимиты торговли. Мы одними из первых среди российских компаний после кризиса вышли на западные торговые площадки.

— Чем конкретно вы стали заниматься?

— Мы начали заниматься арбитражем — зарабатывать на разнице в курсе акций на разных биржевых площадках. Тогда ценовой дисбаланс между биржами достигал 60 процентов. Это был хороший бизнес, большой бизнес. В тот период арбитраж стал для нас основным источником дохода.

— Вы покупали-продавали акции только российских компаний?

— Да. Мы всегда считали, что работать надо только в той области, которую понимаешь и чувствуешь.

— Это было легко — прийти и начать торговать на всех площадках мира?

— Главное — понять, как работает система, какие установлены правила. Во всяком случае, не тяжелее, чем первый раз продать ваучер на бирже. Когда я хотел продать ваучер на бирже, то долго ходил вокруг этой биржи, не знал, как к ней подступиться. Нашел одного посредника, который согласился помочь за 10 процентов. Мне стало жалко этих 10 процентов, пришлось самому идти на биржу и бродить там несколько часов, пытаясь понять, как работает система.

— Как вы после этого зарабатывали?

— В конце 1999−го — 2000 году мы сформировали хорошие пакеты акций под разные инвестиционные идеи. Например, мы были третьим по величине акционером (2,5 процента акций) «Ярославнефтеоргсинтеза» — нефтеперерабатывающего предприятия «Славнефти». Купили мы его по цене где-то два цента за акцию, а продали по 12 долларов. Хороший бизнес! На вырученные деньги скупили акции «Регионнефтегаза» — единственного добывающего предприятия «Славнефти». Приобрели по 50–70 центов за акцию, а продали где-то на уровне семи долларов — тоже хорошие деньги подняли. Сейчас эти акции стоят в разы дороже. Потом у нас было два процента акций «Мосэнерго» — тоже очень крупная сумма. Акции «Газпрома» мы покупали по 18 центов, а сейчас они стоят 10–11 долларов. Можно было просто купить и ничего не делать. Если цель — деньги.

Новые финансовые инструменты

— Как получилось, что на вершине этой спекулятивной волны вы вдруг обратили внимание на производство, стали создавать аккумуляторный холдинг?

— В 2001 году мы начали покупать для клиентов разные предприятия и случайно стали акционерами Саратовского аккумуляторного завода. По поручению клиента мы купили ему блокирующий пакет акций, и я предложил клиенту докупить до контрольного. У клиента денег не оказалось. Нам пришлось вкладывать свои, и мы стали счастливыми обладателями контрольного пакета Саратовского аккумуляторного. Чуть позже нашим стратегическим партнером стала специализированная компания Power International.

Завод был в ужасном состоянии, зарплату выдавали аккумуляторами. Мы начали преобразования: поменяли менеджмент, отказались от бартера, запустили деньги в оборот, ввели новые модели.

— Это был совершенно новый для вас бизнес. Что произвело там на вас впечатление?

— Первым большим откровением для меня было то, что производители сильно зависят от торговцев. Дилеры нас бойкотировали, полгода ничего не покупали. Но через шесть месяцев их прорвало, они стали все сметать прямо с конвейера. Совместно с нашими партнерами мы за полтора года скупили весь завод. Потом приобрели Подольский аккумуляторный завод, затем Рязанский завод цветных металлов. В тот момент мы решили поднять отрасль, которая была полностью развалена, но потенциально могла быть очень доходной. Собрали семь заводов, которые сегодня занимают 40–50 процентов аккумуляторного рынка России.

— Зачем вы стали собирать кластер?

— В России катастрофически не хватало и не хватает до сих пор финансовых инструментов, и я подумал, что можно попробовать на себе, поработать над созданием новых финансовых продуктов. Мы решили собрать по крупицам пол-отрасли, создали акционерное общество «Русский аккумулятор». Дальше планировали сформировать портфель стратегических инвесторов. На это у меня ушло пять лет.

— А инвестиции в полиметаллы и учреждение компании «Металлы Восточной Сибири» — это тоже создание нового финансового инструмента?

— Да. В процессе работы я понял, что стоимость аккумулятора на 80 процентов зависит от сырья, прежде всего от свинца. К 2005 году свинец вырос в цене в два раза. Норма прибыли существенно снизилась, я начал искать возможности для оптимизации процесса. Обнаружил, что страна занимает первое место по запасам цинка и третье место по свинцу, но при этом свинец импортируется из Казахстана, цинк (помимо тех производств, которые сейчас есть в стране) — из Европы и Южной Америки. Дефицит сырья колоссальный, при этом спрос на цинк и свинец растет не только со стороны российских потребителей, но и со стороны китайского рынка.

И я решил заняться сырьем. Стал просматривать информацию об аукционах по продаже месторождений, и в прошлом году мы выиграли тендер на освоение четырех месторождений полиметаллических руд в Бурятии, два из которых являются крупнейшими не только в России, но и в мире.

— Говорят, что до вас эти месторождения дважды пытались освоить и не смогли. Почему вы за это взялись?

— Не смогли из-за того, что для этого нужны слишком серьезные инвестиции. Только чтобы завод построить, без затрат на дорогу и строительство рабочего поселка, нужно порядка 400 миллионов долларов. Те люди, которые до нас пытались освоить эти месторождения, просто не вовремя это делали: тогда тяжело было привлечь 400 миллионов в страну, не имеющую инвестиционного рейтинга. Ведь такие деньги имеют уже межгосударственный уровень.

— А сегодня, по вашей градации, межматериковый…

— А сегодня мы можем себе это позволить. Мы знаем, как работает международная финансовая система, у нас есть репутация. И есть знания в области финансов и природопользования. И, соответственно, имеется возможность свести все это воедино.

— А может, все-таки дешевле и выгоднее везти сырье из Казахстана, чем влезать в такой грандиозный проект?

— Наверное, так оно и есть.

— Тогда непонятно, зачем вы в это вошли.

— Честно говоря, я подумал, что эти месторождения скупят китайцы. Все-таки я патриот своей страны. Я решил, что это несерьезно, и включился в борьбу.

— После того как вы выиграли тендер и потом для разработки месторождения Озерное привлекли в партнеры крупного шведского инвестора, компанию Lundin Mining, которой вы продали 49 процентов акций предприятия, многие СМИ говорили о том, что вы якобы прилично заработали на этом.

— Да, в газетах написали, что я там получил 500 процентов прибыли. Это неправда, конечно. За два года мы провели огромную затратную работу, которую, кроме нас, никто бы не выполнил. Купленное нами месторождение было разведано еще в советское время. Все материалы с тех пор были утеряны. Чтобы привлечь инвестора, одной лицензии недостаточно. Мы были вынуждены создавать геологоразведочную компанию, заново бурить. Это колоссальные инвестиции, потому что один метр бурения стоит от ста до трехсот долларов в зависимости от условий. А мы набурили где-то семь тысяч метров. Потом мы наняли международную аудиторскую геологическую компанию — AMS Consultants, очень недешевую, которая провела анализ полученных нами материалов. Затем мы наняли команду достаточно дорогих высокопрофессиональных специалистов и создали управляющую компанию «Металлы Восточной Сибири».

— А почему вы привлекли именно Lundin Mining?

— Задача, которую я перед собой поставил, — это создание новых финансовых продуктов. Я от нее не отступаю. Я хочу создать компанию, которая будет повышать свою капитализацию, а значит, и капитализацию всей страны. Для этого сразу после покупки лицензии мы стали искать стратегического партнера, который очень хорошо знает добывающий бизнес. Шведская компания Lundin Mining на момент начала переговоров занимала шестое-седьмое место в мире по добыче и обогащению полиметаллических руд. У них свои шахты в Швеции, Ирландии, а чуть ранее компания слилась с другой, имеющей шахты в Португалии. На сегодняшний день Lundin Mining занимает четвертое место в мире, ее капитализация — три миллиарда долларов. Акции компании торгуются на Торонтской и Стокгольмской биржах. Приобретение 49 процентов Озерного месторождения означало для этой компании удвоение запасов, то есть это была важная покупка с точки зрения капитализации компании. Поэтому разговор у нас был очень деловой, без домыслов и полунамеков. Я понимал, что им это надо, они понимали, что я это понимаю, и оставалось только договориться по цене.

— Начав этот проект, вы, можно сказать, вернулись к профессии?

— Когда я стал этим заниматься, я сказал себе: вот оно, я могу соединить знания географа, полученные в университете, и мою практику финансиста и сделать новый рывок.

— А переход от спекулянтской деятельности к созидательной вы как восприняли?

— После 1998 года появилась такая шутка: инвестор — это неудавшийся спекулянт. То есть человек, который входил в короткую, а вынужден из-за падения рынка сидеть очень долго. Он стал инвестором не по зову души, а по принуждению. Вот мы стали такими инвесторами во время кризиса, отсидев два или три года в бумагах. Но это было по принуждению. Те процессы, которые мы сегодня ведем, уже не носят характера моментального решения. Мне не интересны моментальные сделки, мне интересны сделки, которые растянуты по времени, потому что они дают больший доход. И можно оперировать гораздо большими числами или суммами. То есть в целом движения становятся более значимыми.

— Нет желания на полдороге быстро все перепродать, те же самые месторождения?

— Знаете, я достаточно долго занимался плаванием на длинные дистанции, начинал с полутора тысяч метров. Поэтому длинные сделки меня не страшат. Я получаю удовольствие не только от результата, но и от ведения сделки. Многие люди просто ломаются раньше времени, и им не хватает именно этого ощущения: все, сил больше нет, но надо продолжать движение. А предложения по продаже месторождений ко мне уже поступали, но я отказался. Я чувствую, что мы в состоянии осуществлять масштабные инвестиционные проекты: создание аккумуляторной отрасли, добыча полезных ископаемых, инвестиции в недвижимость.

Неавантюрное занятие

— А как возникла тема недвижимости?

— В 2001−м после теракта в США цены на акции на российском фондовом рынке упали до уровня 1998 года. Но мы понимали, что в России-то все хорошо, и покупали акции. Тогда я стал крупнейшим владельцем акций «Ростелекома». У нас было семь процентов в пакете, мы были вторыми после государства акционерами. Четыре года с «Ростелекомом» работали. Потом мы эти акции выгодно продали и купили недвижимость. Почему я вложился в недвижимость? Наверное, опыт 1998 года мне помог: тогда после кризиса ценные бумаги упали в цене как минимум в сто раз. А недвижимость упала в цене самое большее раза в два. Мы решили, что надо немножко диверсифицироваться. Мы понимали, что с повышением цен на нефть и по мере наполнения страны деньгами сначала растет фондовый рынок. Затем — сегмент недвижимости. Третьим растет производство. На рынке недвижимости я решил сделать фонд, паи которого будут покупаться и продаваться. Сегодня мы к этому идем: мы создали крупнейший закрытый фонд недвижимости «Метрополь Олимп».

— А в какие объекты вы планируете инвестировать?

— У нас сегодня порядка 80 тысяч метров офисной недвижимости, на подходе два крупных проекта по строительству торгово-офисных площадей — на Варшавском шоссе и на Волгоградском проспекте.

— А как вам удалось выиграть аукцион на объекты бывшего завода «Москвич»? Очень неожиданным было появление на этих торгах вашей компании.

— Тема «Москвича» у нас возникла давно. Когда мы решили инвестировать в недвижимость, то стали искать объект: крупный по площади, с большим потенциалом, — и нашли. Тогда на конкурсе продавалось порядка 80 тысяч метров производственной недвижимости на территории, примыкающей к «Москвичу». Я посчитал, что это перспективно. Занимаясь этим объектом, мы вникли в тему, и поэтому, когда был объявлен аукцион на другие объекты, мы оказались в числе первых, кто туда пошел. При этом существовала и была открыто заявлена точка зрения правительства Москвы: город хочет развивать автопром. Идти против воли Москвы — глупо. Быть жадными — не в наших правилах. Поэтому всю новую площадку, которая годится под расширение производства автомобилей «Рено», мы продали по себестоимости Москве. Кстати, Дом культуры, за который меня телевидение объявило предателем родины, поскольку я якобы хочу превратить его в казино и москвичам теперь негде учить своих детей художественной самодеятельности, мы тоже продали городу по себестоимости.

— В целом, наверное, это сложная территория для реализации девелоперского проекта?

— Я не считаю, что этот проект — авантюра. От правительства Москвы мы получили одобрение на возведение на 23 гектарах земли на пересечении третьего транспортного кольца и Волгоградского проспекта торгово-офисных, развлекательных и гостиничных учреждений. Думаю, что нам одобрят строительство там до миллиона квадратных метров. На один миллион метров площадей класса «Б» нужно будет порядка одного миллиарда долларов инвестиций. При этом рыночная цена таких объектов ожидается в три-четыре раза выше.

Международная жизнь

— Вслед за выходом на западные биржевые площадки вы стали открывать офисы вашей компании за рубежом. Для чего вы это делали?

— Еще в 2000 году мы открылись в Лондоне — для нас это означало выход на крупнейший в мире финансовый центр. В Нью-Йорке мы так и не открылись, потому что большинство американских компаний имеют свои филиалы или представительства в Лондоне. Открытие офиса в Японии происходило несколько по-другому. Я начал заниматься карате, и меня попросили быть представителем Международной организации карате в России. Создавая эту организацию, вкладывая в это много времени, сил и ресурсов, я вдруг подумал: должна быть какая-то отдача в плане бизнеса. И решил: а почему бы не открыть представительство в Японии? Честно говоря, это была дерзкая и необдуманная мысль. Японцы — народ очень осторожный, который живет рекомендациями и связями. Для того чтобы в Японии продвинуться, нужно десять лет там пожить, нужно, чтобы в тебя поверили. После этого ты можешь работать. У меня такого времени не было, поэтому мы пошли по другому пути. Я попросил руководителя Международной организации карате представить меня какому-нибудь крупному политику или бизнесмену. Ровно два года я ходил и разговаривал, рассказывал о России, и только через два года у нас пошли первые сдвиги. В декабре прошлого года мы завершили первую сделку, собрали Фонд инвестиций в российские рублевые акции (Russian Rouble Fund), который уже активно работает.

— Два года ходить, разговаривать, рассказывать о себе — вам это нужно было? Можно было в другом месте больше денег заработать.

— Мне было интересно.

— А открытие представительства и банка в Конго? Вам мало российского экстрима 90−х годов?

— Я же сказал, в пятом классе у меня появилась мечта побывать в Африке. Я съездил в Африку года три назад. Объехал всю южную часть: ЮАР, Намибия, Замбия, Зимбабве, Ботсвана. Мне очень понравилось. Потом попросил своего друга, президента Федерации карате Южной Африки, свести меня с какими-нибудь влиятельными людьми. Появилась возможность выйти на руководство Республики Конго. Я сразу открываю «Географию», читаю: самая большая страна в Африке, самая богатая, тридцать лет освободительной войны, совершенно нетронутая целина. И говорю: ну, поехали. Что можно делать в Африке? Только природные ресурсы. Там, конечно, полный беспредел творится. Но мы же еще не забыли начало 90−х. Я изучил местное банковское законодательство, понимаю, что мы будем востребованы, что русский бизнес начинает приходить туда и что будут нужны консультации, помощь. Наши шведские партнеры по Бурятии тоже работают в Конго. Сегодня мы получили все разрешения на открытие инвестиционного банка в Конго, осталось только получить подпись президента.

Бизнес на доверии

— Крен вашей компании в сторону больших и сложных проектов как-то связан с конкуренцией на рынке инвестиционно-финансовых услуг? В каком конкурентном поле вы существуете?

— Сейчас рынок очень широкий и места на нем хватает всем, если честно. Просто качество денег у всех разное. Есть деньги, которые находятся у населения, — это ритейловый рынок. Сегодня компании, которые там работают, имеют самый большой оборот. Мы не ставили себе задачу работать на этом рынке, и сейчас догонять ушедший поезд бессмысленно. Есть компании, построившие свой бизнес на западных и крупных российских клиентах. Мы начали свой бизнес позже них, в 1995–1996 годах, а они этим занимаются с 1991–1992−го. Разница очень существенная: важен опыт, коллектив, стандарты поведения, образование и так далее. Сегодня эти компании держатся в русле классического стандарта развития инвестиционного и банковского направления. А мы сначала торговали долгами, потом занимались арбитражем. Затем, когда у нас появилось брокерское направление, я понял, что тягаться с такими ребятами мне тяжело: мы не поспеваем за ними ни командой, ни опытом, ни клиентурой, ничем. Поэтому мы избрали свой путь на создание новых финансовых инструментов.

— Среди ваших клиентов много статусных компаний: «Газпром», Евразхолдинг, РАО ЕЭС и другие. Чем вы вызываете их доверие?

— Мы являемся финансовыми консультантами, уполномоченной компанией многих крупных структур. Возможно, их привлекают наши жесткие принципы ведения бизнеса. Каковы они? Мы долго договариваемся, а если договорились, то выполняем свои обязательства независимо от того, положены они на бумагу или нет. Тайна клиента для нас на первом месте. У меня был один случай, не буду рассказывать, с какой компанией. Мы проводили очень крупную сделку, нам ее доверили в конкурентных условиях. Мы должны были осуществить эту достаточно сложную сделку к намеченному сроку. Когда руководитель этой компании пригласил меня обсудить важность момента, я сказал ему: я это сделаю. Обычно в таких случаях говорят: я постараюсь сделать все. Но это означает, что есть лазейка: мол, постарался, но не смог. Я понимал, что дело моей чести и чести компании — эту работу выполнить. Было очень тяжело, мы подключили все свои ресурсы, но день в день выполнили взятое на себя обязательство. С тех пор у нас с этой компанией бизнеса становится все больше и больше.

— От вашей компании остается впечатление бутиковой фирмы. Вы не гонитесь за большим количеством клиентов? Или избирательно к ним относитесь?

— Не мы выбираем клиентов, клиенты нас выбирают. Просто российский бизнес, и наш бизнес в особенности, — это бизнес между людьми. Нам люди доверяют свои деньги. А деньги — это, наверное, после родственников самое сокровенное, что у людей есть.

— Многие факторы указывают на наличие у вас административного ресурса: например, ваша компания — дилер Центробанка по операциям с ценными бумагами, второй акционер вашего Обибанка — Роскомимущество; вы выиграли конкурс на право управления накопительной частью государственных пенсий; среди ваших клиентов есть крупные государственные компании…

— У меня нет близости к власти. Мы ни с кем не аффилированы, и мы всегда себя позиционируем на сто процентов как бизнес-компания. Но мы думаем и о стране. Мы понимаем, какими суммами управляем, понимаем ответственность за те или иные шаги.

— Будущие выборы как-то сдерживают развитие бизнеса в стране?

— После того как ты видел кризис 1998−го или 1999 года, выборы 2008−го — это вообще не проблема. Есть управляемая страна, есть заданный курс.

— А сделать компанию «Метрополь» публичной вы не хотите?

— На сегодняшний день это не актуально.

К списку новостей